Стратегия даёт установки, генплан — правила игры

Главной работой Вячеслава Глазычева в последние годы стала стратегия и градостроительная политика Большой Москвы. Он был одним из главных идеологов и участников этого эксперимента. Незадолго до смерти Вячеслав Глазычев дал интервью порталу «Петербург 3.0», в котором рассказал о промежуточных выводах, сделанных разработчиками новой московской стратегии. Эти выводы применимы к любому крупному российскому городу, но, в первую очередь, к Петербургу, который также нуждается и в новой стратегии, и в новом генплане. Мы не успели опубликовать размышления Вячеслава Глазычева при его жизни. Разговор с коррепондентом портала станет последним опубликованным петербургским интервью Вячеслава Глазычева.

— Что такое, на ваш взгляд, современный генеральный план, и чем он должен отличаться от генпланов советского образца?

Глазычев В.Л.: То, что являлось генпланом в советское время, и что мы по инерции так называем, сейчас никто, к сожалению, не делает. Настоящий Генплан — это огромный массив материалов, мало кому сегодня нужный, потому что он относится к стратегии — генеральной цели и способам её достижения. Стратегия дает целевые установки, генеральный план — правила игры. Кроме того, часто говорят, что Генплан — это закон, но такие утверждения — скорее, лирическая формула. На самом деле, законом являются только правила землепользования и застройки. А они становятся следствием Генплана — если он реализует стратегические принципы.

— Вы считаете, что сегодня городские стратегии никому не нужны?

Глазычев В.Л.: До сих пор настоящей стратегии в российских городах не было, потому что действительно не было на неё запроса. Мы сейчас пытаемся такую стратегию сделать для Москвы. Понимание дается с большим трудом — в том числе, внутри экспертного сообщества. Это очень непросто — гуманитарные подходы соединить с технократическими, экономические с градостроительными, и так далее. И непросто даются контакты с нашим заказчиком — государством. Не потому, что кто-то там не хочет развития, а потому, что заказчик живет в логике советской школы: мыслит госпланом, но при отсутствии самого госплана. Его в основном волнует: что в конкретном месте будем строить? Это не уровень ни стратегии, ни генплана.

— Какие идеи закладываются в новую стратегию Москвы?

Глазычев В.Л.: Они ещё не до конца определены. Но я бы сказал, что будет очень большим результатом, если удастся, с одной стороны, провести в Москве конверсию промышленных площадок, c другой стороны — использовать силовой прием присоединения новых территорий в качестве полигона для отработки ряда новых задач. Ну, например, нужно научиться строить арендное жильё разного типа и в целом осмысленно выбирать типы жилья, необходимые городу для развития. Вот наш вызов: сумеем мы на новых землях найти новые решения жилищных задач? Или мы просто отдадим эти земли на откуп нашим мощным застройщикам, которые готовы до Луны построить панельные дома? В общем, удастся ли провести серьёзный деловой разговор о будущем Москвы, причем провести его в идеологии устойчивого развития — это ещё не предрешено. Мы как раз работаем, достаточно мучительно, чтобы такой разговор получился.

— Вы сказали о силовом решении — присоединении к Москве новых земель. Оно было безальтернативным?

Глазычев В.Л.: Конечно, это не безальтернативный принцип. Есть мировой опыт формирования договорных агломераций — юридических контрактных отношений между муниципалитетами разного масштаба. Так построены, например, канадские агломерации, где городские муниципалитеты заключают договора с пригородными. Но мы — не Канада, договариваться не очень-то умеем. Компромисс у нас — ругательное слово. Поэтому, увы, договорная модель агломерации — пока не наша история. Присоединение было вынужденным решением.

— Есть мнение, что развитие города вширь — вредно. Появление новых территорий может укрепить Москву на пути экстенсивного развития. Кстати, и в Петербурге обсуждается такая альтернатива: строить в полях или расчистить внутренний город?

Глазычев В.Л.: Понимаете, у Москвы плотность — выше, чем в Гонконге. Тысяча человек на квадратный километр — такой плотности ни один мегаполис мира не выдержит. В Нью-Йорке — 17000 квадратных километров, в Пекине — 19000, В Большом Париже — 12000. То есть все давно работают с большим масштабом территорий. Только в других странах это не называют расширением города. Называют иначе: экологически и технологически оправданным освоением единого обитаемого пространства.

Чтобы Москву немного почистить и проветрить, нужны довольно серьёзные действия. Например, для предотвращения транспортного коллапса надо бы увеличить площадь под улицами втрое. Кроме того, строить арендное жильё для молодых семей на дорогой московской земле — экономически невозможно. Безусловно, речь идёт только о частичном использовании юридически присоединенных территорий на благо жителей Москвы. Там есть леса, которые никто не собирается вырубать. Есть муниципалитеты со своими интересами. Это, кстати, дает нам возможность вернуться к разговору о муниципализации Москвы.

— Стоит ли на новых землях создавать зелёные рекреационные зоны для москвичей?

Глазычев В.Л.: Отчасти да. Потому что за последние пятнадцать лет от зеленого защитного пояса вокруг Москвы, которым мы гордились, остались ошметки. Это типичный пример варварского землеосвоения. Сейчас появился шанс немного навести порядок и установить правила игры. Другое дело, что за исключением лесфонда, вся земля — частная. Вот в чем огромная проблема! Появились лэндлорды, у которых свои представления о прекрасном. Появился девелоперский бизнес, также купивший участки в Московской области. Москва будет искать компромиссные решения, вести сложный переговорный процесс. Никакого быстрого рисования градостроительных планов и быстрого действия не получится. Но есть надежда на разумный разговор с бизнесом — он цивилизовался в последние годы.

— Уместна ли аналогия Большой Москвы с Петербургом и Ленинградской областью? Нужно ли создавать Ленинградскую агломерацию для решения тех же градостроительных задач?

Глазычев В.Л.: Мне сложно ответить. Никто в Петербурге не заказывал исследования пригородных территорий, площади предполагаемой агломерации и сложившихся на ней связей. Если и заказывали, то на советский манер, без информации. Собственно, и в случае Большой Москвы информации критически не хватает. Если в самой Москве худо-бедно выстроен кадастр, обозначены участки, и что ни них примерно происходит, то на территории Московской области этого нет. А между Москвой и областью нет даже стыковки геоинформационных систем, в которые закладывается информация. Поэтому требуется огромный объем новых исследований!

Мы не знаем, сколько машин проходит в сутки по тому или иному району. Мы толком не знаем, сколько людей в Москве. Перепись на основе добровольно-заявительного принципа — вещь довольно смешная. Информацию обо мне сообщала переписчикам моя жена. Но в данном случае, я думаю, сведения были близки к истине, в отличие от многих других ситуаций. Например, число людей, которые признавали себя приезжими, в десятки раз меньше действительного. Это я говорю ответственно.

И так во всём. Мы не знаем действительного состояния лесного фонда — где он здоровый, а где всё поел короед. Мы плохо понимаем, сколько у нас построено пятиметровых заборов, и на каком основании они стали нормой. В большинстве американских штатов это категорически запрещено. Потому что заборы разрушают единство территории, а для охраны имущества существуют иные средства. В общем, начать и кончить — мы не знаем наших территорий. Есть несколько людей, которые неплохо знают питерские пригороды. Несколько человек хорошо знают пригороды Москвы. Но вряд ли этим можно ограничиться.

Тем не менее, незадолго до нашего с вами разговора закончился семинар международного конкурса по концептуальному проектированию Московской агломерации. Нам удалось добиться, чтобы это был международный конкурс — иноземцы участвуют и самостоятельно, и в составе российских экспертных групп. Были отобраны 10 групп из 67, подавших заявки. Не стоит задача выбрать победителя. Нам важно, чтобы были представлены разные подходы. И всё лучшее, здравое будет учтено.

— Получается, что генплан уже разрабатывается, а стратегические идеи для Москвы — только в стадии обсуждения. Но ведь должно быть наоборот.

Глазычев В.Л.: Конечно, генплан — инструмент стратегии. Один из инструментов. Способ отображения стратегических решений в пространстве. Не менее и не более того. Роль генплана была сильно преувеличена в советское время. Потому что, в рамках советской ментальности, кто формирует город? Архитекторы, градостроители. Возвращаясь к Вашему вопросу, генплан Москвы утвержден — он разрабатывался ещё при Лужкове. После завершения работы над стратегией, видимо, будут вноситься корректировки в генплан.

— Каков ход мыслей стратегов?

Глазычев В.Л.: Намечены основные развилки. Например, понятно, что выкинуть всю промышленность из Москвы — неверная идея. Это важный вывод, потому как существует модная идея, что в современном городе промышленности быть не должно. У Москвы, впрочем, есть задача избавиться от грязной промышленности. И не только экологически грязной, а просто позавчерашней. Вот с такими индустриями надо безжалостно прощаться. Также понятно, к сожалению, что утверждение об огромном интеллектуальном потенциале столицы — сильно устарело. По крайней мере, этот тезис нужно подвергнуть критическому анализу. Я сам представляю научную среду и вижу, насколько снизилось её качество. Есть яркие люди и идеи? Да, безусловно. Но в массе своей столичная наука — это огромная машина, воспроизводящая диссертации и профессорские должности.

Есть развилка в вопросе миграции. Одна позиция — через 20 лет Москве понадобится 600 тысяч мигрантов. Есть противоположная позиция, которой я придерживаюсь: понадобится в 10 раз меньше. Потому что спрос на мигрантов — это искусственно сконструированная модель. Она сконструирована местным начальством, которое поняло, что может платить работникам вдвое меньше. Это вопрос политики, а не объективного спроса на рабочую силу.

И ещё один важнейший обсуждаемый вопрос: каким должен быть институт развития этого огромного мегаполиса? Пока задачи управлять развитием возлагаются на те же структуры, которые принимают ежедневные рутинные решения. А это просто совершенно разные типы деятельности. Если сделать какое-то учреждение институтом развития, поставить коробку и назначить в ней начальника — это будет катастрофа. Значит, надо выстроить систему отношений экспертных сообществ, связей с жителями и так далее.

Вот в Москве прошли муниципальные выборы. Треть муниципальных депутатов сменилась, со многими вновь избранными я встречался. Это активные люди, и уже наметился конфликт с городскими управами, представляющими исполнительную власть. Чиновникам трудно смириться с тем, что приходится обращать внимание на муниципалов. Естественно, предпринимаются все попытки, чтобы поставить палки в колеса. Но грамотность людей возросла — не так-то просто, я вам скажу, одолеть новых депутатов.

— Вы много пишете о городских сообществах. О том, что город без сообщества — уже не город. Возможно ли возрождение городского сообщества в Москве?

Глазычев В.Л.: Точно речь идёт о меньшинстве. Но меньшинство от 12 миллионов — это уже неохватное множество. Многое будет решаться на муниципальном уровне. Особенно когда речь идёт о небывалой активности людей на местных выборах, которую мы наблюдали в Москве в этом году. Местные выборы — единственное место, где реализуется человеческий потенциал горожан. Когда наблюдатели «больших» выборов избираются на выборах «малых»— тогда сходятся интересы политических партий и просто нормальная человеческая активность, желание людей жить в более чистом квартале и самим решать, кто и как положит асфальт во дворе. Это и есть начало гражданского общества.

— В Петербурге в этом году приняли Концепцию социально-экономического развития до 2020 года, прообраз стратегии. Там обозначено в качестве главной цели, что город должен стать центром современной промышленности Северной Европы. Это правильная постановка задачи?

Глазычев В.Л.: Нет, это химера. Никаким индустриальным центром Европы Петербург быть не может. Эта игра проиграна. Играть на более высоком уровне — создавать образцы, которые будут покупать в других частях планеты — это амбициозная цель. Но тогда не в индустрию надо вкладываться в первую очередь. К сожалению, в части образования и культуры Петербург, как и Москва, уже не так силен. Хотя в учрежденческом смысле культура у вас и у нас сильна. Здания театров существует, и попробуйте только на них посягнуть. Мы в стратегии поставили одну из задач — создать на порядок больше площадок для культурной деятельности. Это разные вещи — культурная деятельность горожан и учреждения культуры.

— Все-таки на какие функции — промышленную, образовательную, культурную — сделает ставку Москва в долгосрочной перспективе?

Глазычев В.Л.: Я не знаю. Стратегия пытается ответить на этот вопрос. Давайте подождем. Что такое стратегия? Это живые люди, которые между собой яростно спорят. Пока большинство моих коллег склоняются в сторону образования и культуры в широком смысле — технологической культуры в том числе. И уж точно не культуры в учрежденском смысле.


Интервью для "Петербург 3.0", опубликовано 06.06.2012.
Записала Елена Кром.

См. также

§ В крупнейших городах обозначилось движение в сторону феномена «Smart City»

§ Малые города — спасти нельзя бросить



...Функциональная необходимость проводить долгие часы на разного рода "посиделках" облегчается почти автоматическим процессом выкладывания линий на случайных листах, с помощью случайного инструмента... — см. подробнее