|
Яницкий О.: Вячеслав Леонидович, вы всегда выступали
как инноватор, поэтому, в известном смысле, и как неформал. Что
это, черта характера или игра случая, стечение обстоятельств?
 Глазычев
В.Л.: Я был неформалом скорее по случаю, а не вследствие
какой-то ясно выраженной идеологии. Все мое существо стремилось
к тому, чтобы быть «формалом», то есть выполнять те задачи,
которые, как мне казалось, нужно решать. Темперамент толкал к
действию, однако никаких возможностей для этого в рамках формально
организованного действия не было. Поэтому я стал изыскивать или
сочинять какие-то способы, чтобы вопреки всему решать эти задачи.
Яницкий О.: Ну а всё же, был ли «спусковой крючок»?
Глазычев В.Л.: Да. В 1961—1962 годах я
учился в Польше, где эффект «их» пятьдесят шестого года ещё ощущался. Я погрузился в совершенно иную культурную ситуацию,
был счастлив оказаться в ней удачно, то есть иметь контакты с
самыми разными людьми. Я жил, наблюдал, общался в неформальной
среде института, университета, союза архитекторов. Наверное, это
легло на уже подготовленную почву, однако задало мощный импульс
самоопределения целей. И когда я вернулся обратно, то конфликт
с прошлой средой (деканатом и пр.) был просто неизбежен.
Там, в Польше, я научился многому, но главное — стал задавать
себе вопросы. Делал проект атомной станции и все время спрашивал
себя, зачем она, почему она такая...
Яницкий О.: И это был путь в неформалы того времени?
Глазычев В.Л.: В известном смысле. Потому как поняв,
что в ближайшие десять лет в архитектуре ничего путного происходить
не может, я вошел в дизайн как движение. Сразу же став в оппозицию
к нормативистскому функционализму гегельянского толка. Поскольку
ситуация меня все время отбрасывала в аутсайдеры, ничего не оставалось,
как искать незанятый канат или танцевать на нескольких сразу.
Но в принципе я был бы рад служить державе, активного диссидентского
отношения у меня никогда не было. Не было и позже, хотя я относился
к диссидентам почтительно. Было другое: настойчивое стремление
выработать свою логику «самостояния», то есть делания иначе.
Яницкий О.: Но вы были не просто аутсайдером, а инноватором-аутсайдером,
это нечто совсем иное.
Глазычев В.Л.: Вероятно, хотя не задавался специально
целью делать инновацию. Она появлялась как естественное следствие
желания решать задачи, которые никто не решал, а может быть, и
не видел. А это совпадало с другим желанием — не быть связанным
с определённой ячейкой, клеткой «номенклатуры» знаний и умений,
где бы и кем бы она ни была задана. «Протест невозможности». Тем
и живу по сей день, и если что-то новое действительно получается,
то как бы по необходимости. Потому что вместе соединяются далёкие
предметы. Кстати, для вас, занимающегося «корнями» инициатив,
наверное, небезынтересно, что во мне давно зрела мысль
о ложности или чрезвычайной условности привычной для сознания
границы между XIX и XX веками.
Яницкий О.: Вы много занимались «Мемориалом».
Схема та же: сначала — необходимость, потом инновация. Или по-другому?
Глазычев В.Л.: Не я нашел «Мемориал», а он меня.
Так что внешне вроде я просто выполнял свою служебную роль. Они
искали поддержки, и я пошел навстречу. Мне их цели были близки,
но одновременно я преследовал и цель подъёма престижа Союза архитекторов,
вывода его на позицию более высокую, чем примитивно сервилистскую.
Так что роль была вполне функционерская, но отнюдь не тривиальная.
А вот дальше... дальше этот процесс очень многому меня научил.
Я говорю сейчас не о конкретном результате. Хотя ситуация фантастична
сама по себе: в Ленинграде зарегистрировано местное отделение
всесоюзного общества «Мемориал», которое само ещё не зарегистрировано.
Но главное не в этом. Дело в том, что я столкнулся с иной логикой,
иным социальным опытом. Опытом, который превосходил мои способности
суждения. Я столкнулся с логикой настоящей оппозиции. Не той,
внутренней, которая присуща многим, а той, которая способна идти
на митинги, в участок, собирать подписи, стоя часами на холодном
ветру... Это было все настолько другое, что у меня возник чрезвычайно
сложный комплекс чувств.
Как реалист, я никак не мог принять крайностей их позиции. Но
как человек, старающийся понимать, я понимал их позицию и её отличие
от моей собственной. Не скрою — они меня раздражали, потому что,
как человек тертый, я знал правила игры, а они, как бы учитывая
эти правила, стремились в действительности навязать мне свою игру.
Но самым трудным было отказаться от привычки решать задачу самым
быстрым и эффективным способом. Диалог, к которому я всегда взывал
и следовал, в данном случае был не совсем честный, поскольку я
был твердо уверен в своем преимуществе — конечно, не в силовом,
а в знании развития ситуации... И вот здесь я совершил тактическую
ошибку.
Активисты «Мемориала» принесли проект устава общества. И вместо
того чтобы вместе с ними терпеливо, пункт за пунктом его обсуждать
и разбирать, я взял да и написал альтернативный его вариант, от
первого до последнего слова.
Яницкий О.: Для вас это характерно, это в вашей логике.
Глазычев В.Л.: Но здесь-то это и не могло пройти
и вызвало у моих партнеров неадекватную, с моей тогдашней точки
зрения, реакцию. Они это восприняли как недоверие и отторжение.
И только тогда, когда мы прошли этот кризис, нашли компромисс
и благополучно прошли стадию конфронтации, я понял, что моя миссия
выполнена и теперь надо просто — не мешать. Конечно, необходимая
техническая помощь им постоянно оказывается, но они — суверенные,
самостоящие лица. Осознать, что ты сыграл роль «строительных лесов»,
и эта роль — нормальна, это очень крепкая наука. Она простирается
за рамки «Мемориала». Степень моей личностной терпимости возросла
на порядок. Я столкнулся с опытом, который заставил меня расширить
рамки моего собственного опыта. Расширить качественно.
|
