|
Представьте, Вы зодчий, которому надо возвести готический
собор, и прежде всего важнейшую его часть, что по традиции
называется кораблем, или нефом. Это длинный зал-коридор,
ведущий к алтарю. Над ним должно сомкнуться небо свода.
На дворе конец XII века. Вам перестали нравиться старые
романские соборы. Они такие тяжелые, а новые вкусы требуют,
чтобы свод парил высоко над головой, чтобы он не опирался
грузно на могучие столбы, а взметнулся ввысь сам.
 |
|
«План» поселения Чатал-Хююк
(Çatalhöyük). Фреска по гипсовой
штукатурке VII тысячелетия до нашей эры. Это одновременно
первое в мире изображение на стене, сооруженной руками
человека в Южной Турции, и первое архитектурное изображение
города, правильность которого подтверждена раскопками:
каждый прямоугольник, обозначенный темным,— дом; светлые
прямоугольники приблизительно соответствуют «мебели»,
вернее, ее каменным основаниям. На заднем плане —
действующий вулкан, так что это еще и первый в мире
пейзаж.
|
Вы зодчий и потому знаете, что зрительный вес нетождествен
подлинному. Если толстый, квадратный в сечении столб превратить
в пучок тонких круглых стержней, глаз будет следить за каждым
стержнем в отдельности и масса каменной опоры словно растает
в воздухе. Вы начинаете понимать: нельзя останавливать вертикальный
рост стержней-линий, упирая столб в тяжелую балку, а надо
тянуть их все выше, плавно отгибая к середине пустоты между
четырьмя смежными опорами. В этом случае тяжесть свода исчезнет.
Он не будет давить вниз, а начнет взлетать вверх. Важно
только не закруглять свод, как делали романские мастера,
а придать ему стрельчатую форму. У вас много стоек-стержней,
вы начинаете разводить пучок веером. К центральному, замочному
камню побегут четыре ребра, а остальные обрисуют свод, придав
облик силам, вздымающим его над головой.
 |
|
Ф. Б. Вернер. Панорама Флоренции.
Гравюра XVIII века. Видно, как архитекторы сознательно
создавали силуэт города, главными ориентирами которого
являются собор Санта-Мария дель Фьёре (слева от центра).
Его купол создал Филиппе Брунеллески. Башня Синьории
— справа от центра
|
Можно ли добиться желаемого художественного эффекта, не
владея графической формой? Конечно же, нет. Своды, «розу»
окна, сложный вход-портал, «иглы» башенок нужно нарисовать
сначала в целом, потом тщательно, в деталях, чтобы за работу
могли взяться каменщики.
Однако, чтобы, например, высечь из камня капитель колонны,
необходимы шаблоны — деревянные или даже металлические лекала,
прикладывая которые к каменной заготовке можно все время
проверять правильность работы. А чтобы сделать лекало, необходима
выкройка. Для возведения свода следует сначала точно разметить
на полу центры будущих столбов и расстояния между ними.
Вот почему рисунок архитектора отличается всегда строгой
упорядоченностью. Даже выполненный от руки, он всегда чертеж.
 |
|
Пиранези. Римские ведуты. Гравюра,
XVII в. Вид фонтана Аква Феличе, построенного Бернини
в 1587 г. при реконструкции древнеримского акведука.
|
Итак, всякий чертёж — это упорядоченная система линий,
нанесенная на папирус, глину, пергамент, грунтованную белилами
доску и, наконец, бумагу. Но важно помнить, что в основе
чертежа всегда лежит рисунок, эскиз, потому что иначе представить
себе будущее сооружение даже опытному человеку чрезвычайно
трудно или вообще невозможно.
В самом деле, хотя рисунок возникает на плоском белом листе,
в нем уже произведено соотнесение с краями листа, с его
вертикалью и горизонталью. Темное уравновешено со светлым.
У рисунка есть верх и низ, зрительный центр тяжести. Как
правило, рисунок выстраивается от общего к частному. В нем
имеется собственная зрительная глубина...
 |
|
Плино Нардеккиа. Гравюра на меди.
XVII в. Вид на площадь Пьяцца дель Пополо в Риме.
Видно, как тщательно архитектор-художник выстраивает
«театральные кулисы» городского пространства.
|
Итак, чертёж. Эта служебная графика отличается от привычной
тем, что требует в первую очередь изображения, невидимого
глазу: плана и разреза. Только фасад и общий абрис сооружения
совпадают в графике и готовой постройке.
Мы с младенчества копим опыт распознавания формы всего,
что нас окружает. И всё же только на чертеже план проступает
в полном богатстве — это самая реалистическая из абстракций.
 |
|
Эндрю Элликот. План города Вашингтона,
1792 г. Архитектор Пьер Ланфан организовал план новой
столицы США как взаимоналожение двух сетей: прямоугольная
решётка улиц и диагонали широких авеню, ракрывающих
взгляду самые значительные здания и их взаимосвязь
в пространстве.
|
Разрез — понятие более сложное. Он ясен прежде всего специалисту,
для которого силы тяжести, силы распора и результирующие
(вспомните параллелограмм сил в учебнике физики) не просто
стрелки векторов и числа, а еще и нечто живое, напряженное,
видимое. Посмотрите, как изысканно, уверенно «подхватывает»
распор свода и передает его дополнительной опоре-контрфорсу
висячая диагональная балка готического собора — аркбутан.
Если взять в руки цепь, составленную из шариков, она примет
форму параболы. Можно эту параболу нарисовать на листе бумаги
и перевернуть прогибом вверх — получится разрез купола,
наиболее экономно передающий нагрузку на барабан основания.
Только в чертеже можно постичь вторую из реалистических
абстракций — разрез.
Нетрудно заметить, что графика планов и разрезов суховата,
лишена живости. Это верно, но от неё и не следует ждать
того, что даст подлинное трехмерное пространственное сооружение,
разворачивающееся навстречу нашему взгляду в десятках ракурсов.
А мир архитектурных деталей? Они ведь прежде всего прорисованы.
Могут быть очень сложны, даже изощренны в сложности, как
готическая «роза», в которую вставлялись цветные стёкла
витражей. Обладают завораживающей простотой орнамента, подобно
чугунному рисунку решетки Летнего сада.
 |
|
Так называемый План
Тюрго. Париж 1734 — 1739 гг. Фрагмент: Тюильри
и Елисейские поля. Природа подчиняется сухой логике
графической организации пространства.
|
Бывают иллюзорно простыми, как вложенные друг в друга арки
входа в метро станции «Лермонтовская» («Красные ворота»
– прим. Ю.К.) в Москве. Разные архитектурные детали
всегда принадлежат миру графики, воплощенной в камень или
металл.
Мы лишь приоткрыли «альбом» архитектурной графики. В самом
деле, разве силуэт здания или целого города не осмысляется
архитектором по законам линейного рисунка? Силуэт может
быть лаконичен до предела — горизонталь пустыни словно приподнята
в нескольких местах пирамидами, вырастающими из-под песка
как могучие клинья. Ритмически спокойным, почти орнаментальным
очертанием — так рисуется на фоне неба знакомый нам жилой
район. Он может быть и захватывающим зрелищем, которое хочется
читать слева направо, и справа налево, и от середины к краям
без конца. И пожалуй, ближе всего к такому типу силуэта
абрис высотного здания МГУ в Москве.
 |
|
Ле Корбюзье. «Лучезарный город». Знакомая
и уже надоевшая сегодня картина застройки тогда, в
начале века, казалась прекрасной мечтой о новой архитектуре.
|
До сих пор мы вели разговор о линии. А пятно? Архитектор
пользуется цветом, но сердце его приковано к игре света
и тени. Настоящий спектакль разыгран собственными падающими
тенями и рефлексами на мощных телах египетских колонн. Неглубокие,
но четкие тени раскрывают все богатство простых жилых домов
или звонниц Пскова. Крупные шаги тени в ренессансных аркадах.
Еще крупнее пятна тени и света, когда солнце высвечивает
перед нашими глазами целый жилой массив. Совсем крошечные
тени, которые оживляют, словно заставляют дышать ровную
поверхность камня... Беспредельна изобретательность архитектора-графика.
Но вернемся к линии, она ведь опора, каркас графического
искусства. Замысел, который не всегда становится реальностью,
любопытный мир «фантастической архитектуры» — чему он принадлежит?
Гравюры Пиранези или Булле хранятся и в графических кабинетах
галерей, и в музеях архитектуры. Пусть здания, изображенные
на них, никогда не были построены, но их идеи увлекали своей
мощью воображение других архитекторов. Ведь с фантазии начинается
всякий архитектурный поиск. Первый, скромный эскиз мягким
карандашом уже рисунок, а поскольку в дальнейшем замысел
неоднократно меняется, первые шаги его воплощения сами собой
перешли в музей графики. Множество рисунков архитекторов
собрано в графических кабинетах Эрмитажа, Русского музея,
Лувра.
 |
|
Современный рисунок архитектора —
так формируется образ города в проекте: одно место
городского центра, видимое с нескольких уровней, —
жители увидят город таким через несколько лет.
|
В истории искусства известен один любопытный казус, странным
образом венчающий союз графики и архитектуры. У его истоков
— фантазия императора «Священной Римской империи» Максимилиана
(1493 — 1519), относившегося к своему номинальному титулу
с чрезвычайной серьёзностью. Не было в его жизни военных
подвигов. Не было в императорской казне денег на сооружение
триумфальной арки хотя бы в честь воображаемых подвигов
(это над Максимилианом издевался Франсуа Рабле, введя его
в свой роман под именем короля Пикрошоля). Максимилиан,
однако, нашел выход.
Пусть триумфальную
арку «построят» художники! И вот несколько рисовальщиков
и граверов целых три года сгибались над досками. Их 130.
Сложенные вместе, они изображают самую сложную, самую роскошную
по обилию деталей триумфальную арку на свете. Три с небольшим
метра в ширину, три метра в высоту, и все же это одна из
самых знаменитых триумфальных арок в мире. Нет, не потому,
что заказчиком был Максимилиан, любивший, чтобы его именовали
«последним рыцарем»...
 |
|
Альбрехт Дюрер и соавторы. Триумфальная
арка императора Максимилиана. Гравюра на дереве, составленная
из 192 отдельных оттисков. 1512 — 1515.
|
Это едва ли не самое маленькое из всех сооружений знаменито
тем, что его главным архитектором был Альбрехт Дюрер.
От мельчайшей детали до крупномасштабного замысла, от проявления
в напряженной линии силы тяжести и ее преодоления до рисунка
филенок входной двери — графика пронизывает собой мир архитектуры.
Нет, она не только средство изображения замысла, но и средство
его создания — иначе как мог художник XVI века изобразить
город с «птичьего полета»? Графика была и остается для архитектора
способом постижения нашего земного мира, понимания его и
восстановления образа линией и пятном. Возникнув на листе
бумаги как замысел, архитектура возвращается к нам в графических
листах, и через рисунок художника мы учимся понимать ее
в камне, бетоне и металле.
|
