Введение
Обычно хронология столь цепко держит наше сознание в плену, что
лишь к самому концу столетия мы начали освобождаться от глубоко
укорененной привычки отсчитывать дистанцию от сиюминутности назад
к 1900 г. Вплоть до кошмарной интерлюдии первой мировой войны
ХХ век словно пьянел от восторга по поводу собственной новизны,
приписывая одному себе право на молодость, как если бы иных начал
других столетий не было вовсе. Вопреки унылости «потерянного поколения»
в литературе, ряд революций — в Мексике, в Китае, в России, равно
как революционные спазмы в Германии или Венгрии, поддерживали
эйфорию юности Нового Века. Гражданская война в Испании породила
немало сомнений, однако те, кому посчастливилось уцелеть во второй
мировой войне, поначалу бодро подхватили рефрен «наш двадцатый
век». Только в 60-е годы оптимизм технологического толка начал
уступать место задумчивости: что же передаст следующему веку «наше»
столетие, клонившееся к закату?
Момент задумчивости несколько затянулся, и это позволило, наконец,
вспомнить о том, что в культуре господствует иная хронология,
чем на газетных полосах. Похоже, что хронология культуры сбита,
сдвинута, ровно на полвека отставая от официального летоисчисления.
Антонио Гауди, погибший по задумчивости под колесами трамвая
в 1926 г., был, разумеется, известен в Каталонии давно — зарисовки
его складчатых сводов можно обнаружить в путевом альбоме совсем ещё молодого Ле Корбюзье. Однако по-настоящему «открыли» Гауди
только в 1952 г., когда состоялась огромная ретроспективная выставка
его работ и когда его младшие земляки, Пикассо, Брак, Дали, Бунуэль,
почти уже превратились в живых классиков. Так какому же веку принадлежит
Гауди? Какому веку принадлежат Фрэнк Ллойд Райт, Вальтер Гропиус,
Мис ван дер Роэ?
Отсчет двадцатому столетию был открыт в 1901 г., но ведь не младенцы
1901 г. рождения сочиняли манифесты футуристов или конструктивистов!
В 1901 г. Константину Мельникову исполнилось 11 лет, Ле Корбюзье
— 14, Гропиусу — 18, Виктору Веснину — 19, Николаю Ладовскому
— 20, Райту было уже 32 года. Уже и к 11 годам человек вполне
определен как личность. Он учится у людей, которым к первому году
ХХ в. более тридцати, читает книги тех, кому за 30. Кстати, Пабло
Пикассо уже 20 лет, Казимиру Малевичу — 25, а Василию Кандинскому
— уже 35.
Главное, однако, не в этом. Комплекс идей, которые столь вдохновляли
пионеров искусства ХХ в., сформирован уже полностью. Фридрих Ницше
умер в последнем году девятнадцатого столетия, Зигмунду Фрейду
в первый год нового столетия исполнилось уже 45 лет, Эдмунду Гуссерлю
— 42, Эмилю Дюркгейму — 43, Генри Форду — 38, Владимиру Ульянову
— 31.
Уже прошло 15 лет с того дня, как успешно выдержал ходовые испытания
первый автомобиль Мерседес-Бенц.
Похоже, что мы не сумеем постичь смысл того, что происходило
в ХХ веке, если не рискнем выйти за рамки привычного исчисления.
Дело, конечно, не в точности, и для удобства я предлагаю счесть
1850 год началом ХХ в. в культуре, а его завершением — год 1950.
Тогда окажется, что мы сегодня только вошли в зенит двадцатого
века эволюции европейской культуры, что, пожалуй, вселяет в душу
некоторый оптимизм. Для такого модернизированного исчисления нужны,
разумеется, некие опорные символы. Что ж, за ними дело не стало.
В 1849 г. тридцатилетний Джон Рёскин опубликовал свои «Семи светочей
архитектуры», а в 1851 г. в Лондоне открылась Всемирная выставка
в павильоне, возведенном в Гайд-парке по проекту Джозефа Пэкстона.
В 1949 г. Эрик Блэр, известный по псевдониму Джордж Оруэлл, публикует
роман «1984», Людвиг Мис, известный как Мис ван дер Роэ, проектирует
знаковое сооружение — здание архитектурного факультета Иллинойского
технологического института в Чикаго, Ле Корбюзье одновременно
строит жилой дом в Марселе (в верности прежней своей доктрине)
и церковь Норт-Дам дю О в Роншане (с отказом от прежней своей
доктрины). Через пару лет мир узнает о рождении поп-арта…Ровно
посредине, в 1899 г. нашлось место для символа зрелости «позитивного»
столетия — автомобиль Камиля Женацци на дистанции 1 км преодолел
скоростной барьер 100 км/час. Имя автомобиля было Jamais contant
— «вечно неудовлетворенный».
В России девятнадцатый век в культуре начался синхронно общеевропейскому
и до конца календарного двадцатого эта синхронность сохранялась
в большей или меньшей степени. Во всяком случае, были основания
так полагать. Однако затем, в эпоху зрелого сталинизма происходит
нечто весьма редкое в истории цивилизации: откат назад, программируемая
инволюция, возврат к 1850 г. и даже ранее. В связи с этим начало
двадцатого века в культуре оказалось отодвинуто в 70-е годы календарного
ХХ в. и обрело весьма специфическую форму «воспоминания о 20-х».
Странная эта стадия «ретро» оказалась не столько вытеснена, сколько
подавлена событиями «перестройки», что помешало опереться на её
потенциал для скачка в зрелый двадцатый век культуры — всё ещё не случившегося.
Это всего лишь культурологическая интуиция, тогда как все, что
относится к прожитому культурой России в её собственном девятнадцатом
столетии, тайны отнюдь не представляет. Столетняя эта история
— особое зеркало, в котором по-своему отразились процессы модернизации
всемирной культуры, и потому небезынтересно заглянуть в это российское
«зазеркалье».
|
